ГЛАВА II. РУСТАКИ ГАВХОРЭ

(К исторической динамике древней ирригационной сети Хорезма)

«Они провели из нее (реки) каналы и 
построили на ней города».
Ал-Макдиси BGA III 285.

I. К ИСТОРИИ ВОПРОСА

В вышедшей в 1937 г. работе известного специалиста по палеогеографии Средней Азии проф. И. П. Герасимова, в заключении его перечня районов древнего обводнения, мы читаем: «Наряду с хорошей сохранностью аллювиально-аккумулятивных черт громадное большинство подобных площадей обладает еще одной весьма важной особенностью, а именно, все они отмечены многочисленными памятниками бывших здесь поселений человека, развалинами укреплений, мечетей и следами древних ирригационных сооружений.

К сожалению, дело изучения этих интереснейших памятников до настоящего времени не поставлено надлежащим образом. Достаточно полной картины истории ирригационной культуры в Туране мы не имеем. В сводной работе, посвященной этому вопросу (имеется в виду работа В. В. Бартольда «К истории орошения Туркестана»1. — С. Т.), содержится лишь ряд весьма фрагментарных указаний, не позволяющих с необходимой уверенностью определять возраст тех или иных древних сооружений. При этом большая часть этих указаний основывается на анализе исторического и литературного материала. Большинство древних сооружений, встречаемых в районах сухих ныне русел, не было вообще подвергнуто непосредственному изучению в необходимой степени» 2.

Эти слова мы можем рассматривать как известный упрек нашей археологической науке, как постановку перед нами проблемы, интересующей не только историков и специалистов в области истории материальной культуры, но и геологов, палеогеографов, почвоведов, специалистов по ирригации и представителей целого ряда смежных дисциплин.

Действительно, почти во всех работах, посвященных этому кругу вопросов, связанных со Средней Азией, вопросы истории древнего орошения Средней Азии в той или иной мере затрагиваются и те слова, которые так четко и ясно сформулированы в работе проф. Герасимова, в более краткой и менее отчетливой формулировке мы найдем во многих работах исследователей различных специальностей, посвященных истории природы Средней Азии3.

Естественно, что поставленная здесь проблема не оставалась вне поля зрения археологов. Правда, как мы знаем, дореволюционная археология Средней Азии находилась в младенческом состоянии, и потребовался достаточно длительный период после революции, прежде чем мы подошли вплотную к тому, чтобы недвусмысленно ответить на те вопросы, которые перед нами ставят специалисты других областей знания.

Уже с первым десятилетием Октября связаны стоявшие еще, правда, одиноко работы инженера-ирригатора и энтузиаста-археолога Д. Д. Букинича, наблюдения и обобщения которого в области древнейших этапов истории ирригационного хозяйства Средней Азии до сих пор остаются непоколебленными4. Они были подкреплены результатами работ Латынина и Оболдуевой в Фергане в 1934 г.5.

К 1934 г. относятся работы уже упоминавшейся нами Хорезмской экспедиции М. В. Воеводского, среди задач которой стояла и задача выяснения взаимоотношений древних ирригационных сооружений и археологических памятников.6 [38]

Правда, новизна темы и неразработанность методики исследования позволили М. В. Воеводскому сделать лишь весьма ограниченные выводы.

Как раз годы, непосредственно предшествующие и следующие за 1937 годом, годом выхода цитированной мною работы проф. И. П. Герасимова, явились в этом отношении переломными. К этому времени относится развертывание ряда крупных археологических работ, в значительной мере посвященных истории древнего орошения Средней Азии.

В 1936 г. начата продолжавшаяся до 1938 г. Термезская экспедиция М. Е. Массона, давшая ценные материалы, в частности, и по истории ирригации7.

К1937 г. относится начало работ нашей экспедиции. К этому же1937 г. относятся работы на Нижнем Зеравшане, проводившиеся под руководством В. А. Шишкина8. На ближайшие годы падает начало целого ряда других работ (Ферганская экспедиция проф. М. Е. Массона и др.). Словом, за последние годы начал накапливаться материал, который сейчас может быть, несмотря на его фрагментарность и недостаточность, все же в известной степени обобщен.

Выводы, сделанные нами на основе хорезмского материала, перекликаются с теми заключениями, которые делают руководители других археологических работ, в частности, археологических работ в географически близком и сходном по своему типу районе Средней Азии — районе Нижнего Зеравшана.

В результате наших работ нам удалось изучить и картографировать древнюю оросительную сеть правобережья Верхнего Хорезма — между г. Турткулем и горами Султан-уиз-даг.

Кроме того, наши исследования выявили еще ряд моментов, имеющих непосредственное отношение к интересующей нас проблеме, — это прежде всего взаимоотношение щита такыров, образованных отложениями лессовидных суглинков, составляющего район так наз. «Земель древнего орошения» KKAСCP, с различными культурами доземледельческого, доирригационного периода, с памятниками неолита, бронзового и раннежелезного века, относящимися к периоду между IV и началом I тысячелетия до н. э.

Хронологическое расчленение памятников ирригационного периода, связанных с древней оросительной сетью, приведенное нами в предыдущей главе, дало возможность выяснить даты первоначального освоения и запустения отдельных районов «Земель древнего орошения».

Наконец, в результате этих обследовательских и топографических работ нам удалось установить структуру древней ирригационной сети и, в соответствии с отмеченным мною хронологическим расчленением памятников, время действия ее различных ответвлений.

Работы по изучению древней ирригационной сети Хорезма, как и других районов Средней Азии, представляют собой задачу, достаточно сложную и трудоемкую. Непременным предварительным условием для того, чтобы эти работы дали необходимые результаты, является всестороннее комплексное изучение самих археологических памятников, расположенных в районе этих древних ирригационных земель. Без всесторонней характеристики этих памятников могут остаться непонятными и те процессы исторической динамики древней ирригационной сети, которым посвящена эта глава. Только то, что нам удалось определить время, к которому относятся памятники различных типов, расположенные в районе древних ирригационных земель, дало нам ключ к пониманию многих вопросов.

С другой стороны, самый процесс прослеживания древних оросительных систем представляет задачу достаточно трудную: не везде древние каналы сохранились одинаково хорошо. В частности, на исследованной территории только в своей нижней части древние каналы представляют хорошо выраженные, тянущиеся на много километров линии параллельных валов — обочин этих древних оросительных магистралей. Ближе к югу, ближе к современной ирригационной системе мы встречаемся с большей степенью разрушенности древних каналов благодаря тому, что здесь, на периферии современной сети, в районе сброса современной ирригационной системы, быстро шли процессы дефляции такыров. Древние арыки оказались частично разрушенными, частично занесенными песками. Иногда (как, например, магистральный канал в окрестностях Беркут-калы) они прослеживаются в виде слабой плоской глинистой возвышенности, тянущейся по такырам, иногда мы их наблюдаем в виде небольших вытянутых глинистых останцев среди глубоких песков, окаймляющих современную границу культурного оазиса Правобережного Хорезма. В таком случае только картографирование дает возможность определить происхождение этих останцев (как в районе Кум-баскан-калы и между Гульдурсуном и Кават-калой). Поэтому только к четвертому году работ картина древней оросительной сети начала постепенно приобретать тот вид, который отражен на прилагаемой карте. [39]

II. ТОПОГРАФИЯ И СТРАТИГРАФИЯ ПАМЯТНИКОВ ДОИРРИГАЦИОННОГО ПЕРИОДА

После этих необходимых предварительных замечаний я позволю себе перейти к непосредственной характеристике различных памятников, связанных в той или иной мере с древней оросительной сетью Правобережного Хорезма.

Прежде всего я должен остановиться на памятниках доирригационного периода, на памятниках первобытной культуры, ибо их связь с самими такырами «Земель древнего орошения» позволяет пролить некоторый свет на проблему генезиса этих такыров, остававшуюся до настоящего времени в значительной мере спорной.

Если посмотреть на прилагаемую карту, то можно убедиться, что от Аму-дарьи, от г. Турткуля и Шурахана расходится веер полос такыровидных отложений «Земель древнего орошения». Всего таких полос, расходящихся веерообразно по направлению с юга на север, мы отмечаем семь. Возможно, что их было несколько больше. На севере эти полосы сливаются в один, вытянутый в широтном направлении, сплошной массив такыров, непосредственно упирающийся в южный склон Султан-уиз-дага и его восточные отроги — возвышенности Аяз-кала и Кокча. Между отдельными полосами такыров тянутся гривы глубоких песков, причем эоловые барханные пески, составляющие их поверхность, подстилаются характерным слюдистым, стально-серым аму-дарьинским песком. Этим же песком подстилаются и такыры, достигающие в средней части полос мощности около 1,5 метра, причем эта мощность постепенно увеличивается к северу. По краям такыры выклиниваются и окраинные их части достигают мощности не более 10 — 20 см.

Стоянки неолита и бронзового века расположены вне полос такыров. Они лежат в зоне контакта такыров и песчаных гряд, разделяющих отдельные полосы такыров. Как правило, в тех случаях, когда мы видим неразвеянные стоянки, они оказываются перекрытыми периферическими тонкими такырными отложениями. Наиболее полную картину мы наблюдаем на неолитической стоянке Джанбас-кала № 4, являющейся характерным памятником так называемой кельтеминарской культуры и датируемой концом IV — III тысячелетием до н. э. Эта стоянка была нами обнаружена в окрестностях возвышенности и развалин Джанбас-кала. Стоянка расположена на погребенном песчаном всхолмлении типа бархана, перекрытом тонким слоем такыровидных суглинков. Наибольшая мощность этого перекрывающего стоянку такыра около 40 см. По мере приближения к вершине погребенного бархана мощность такыра падает до 10 — 5 см и, наконец, в южной части стоянки, соответствующей гребню бархана, такыр совершенно выклинивается, уступая место котловине выдува. Развеянный культурный слой в примыкающей к такыру части котловины и дал нам возможность обнаружить стоянку.

Исследования этой стоянки открыли перед нами довольно полную и характерную картину условий существования неолитических обитателей Хорезма. Это было поселение оседлых охотников и рыболовов. Никаких намеков на скотоводство и земледелие ископаемая фауна и инвентарь стоянки нам не дали. Основным содержанием культурного слоя были многочисленные остатки рыбьих костей, преимущественно принадлежащих щуке и сому. Кроме того, было обнаружено большое количество костей различных диких животных, главным образом дикой свиньи (Sus scrofa), одного из видов оленей (Cervus ex gr. elaphus), степных грызунов, черепах и, наконец, водоплавающей птицы. Найдены также скорлупа яиц водоплавающей птицы и много раковин моллюсков, часть из которых употреблялась в пищу, часть использовалась для изготовления украшений.

Основным занятием обитателей этой стоянки были, таким образом, рыболовство, охота на водоплавающую птицу, охота на наземную, преимущественно лесную (тугайную) фауну, частично собирательство. Анализ фауны, [40] произведенный проф. В. И. Громовым, проф. Г. И. Никольским и рядом других работников Зоологического музея Московского университета, позволяет охарактеризовать окружавший обитателей стоянки ландшафт как контрастное сочетание болотно-тугайного ландшафта с пустынным, причем состав фауны говорит об очень большом сходстве с современным тугайно-пустынным режимом.

Характерной особенностью этой стоянки является место ее расположения. После того как нами был вскрыт покрывающий ее такыр и проведен ряд профилей стоянки, выяснилось, что стоянка представляла собой один большой общинный дом овальной формы размерами 24 х 17 метров. Этот дом из дерева и камыша был возведен на вершине бархана, причем этот бархан поразил нас необычайной ориентировкой. Он имел пологий скат, обращенный к югу, и крутой, обращенный к северу. Обследование окружающего района привело нас к заключению, что это явление не случайное. Многочисленные котловины выдувов, образованные на такырах этого района, все, повидимому, имели первоначальным местом своего образования вершины погребенных барханов, в результате чего мы видим характерную серповидность этих котловин выдувов, особенно молодых котловин, образовавшихся недавно, причем все они повернуты вогнутой стороной к северу. В целом современный рельеф рисуется нам как своего рода негативное отображение древнего, ныне погребенного барханного рельефа. Анализ этого материала позволяет нам притти к ряду заключений, одни из которых могут считаться более или менее установленными, другие должны рассматриваться лишь как рабочие гипотезы, как вопросы, с которыми мы, археологи, должны будем обратиться к специалистам палеоклиматологам и палеогеографам.

Я думаю, что сейчас мы можем уже подойти вплотную к выяснению всей окружающей картины.

То, что сейчас представляется полосами такыров, представляло, повидимому, в ту эпоху замирающие протоки правобережной части древней верхней дельты Аму-дарьи, подпертой Султан-уиз-дагским хребтом, вдоль южного склона которого располагалось озеро, тянущееся с запада на восток. Из восточного угла этого озера воды прорывались в обход Султан-уиз-дагской гряды, на север; к аральской котловине. Свидетельством этого является узкая полоса такыров, тянущаяся через колодцы Таджи-казган и Кара-батыр и на севере сливающаяся с тахта-купырскими (даукаринскими) такырами — остатком одного из древних водоемов Аральской системы. Между протоками правобережной части дельты лежали песчаные острова. Эти-то острова и были местом, где воздвигались постройки обитателей тогдашнего Хорезма. Тугайные заросли и камыши, окаймлявшие эти острова, были местом охоты неолитических хорезмийцев.

Погребенные барханы, на которых залегают неолитические стоянки, повернуты крутым склоном к северу, что заставляет предполагать, что роза ветров Хорезма в IV — III тысячелетии до н. э. резко отличалась от современной и что существующие сейчас северные ветры не были тогда господствующими. Южные ветры, которые сейчас выступают в этом районе лишь в редких случаях затишья северных ветров, обусловили собой формирование древнего песчаного рельефа.

Нельзя в связи с этим не вспомнить, что геологические и географические исследования с каждым годом убеждают специалистов в крайней молодости Арала.

Еще в 1908 г. Л. С. Берг писал: «После окончания ледниковой эпохи климат Туркестана был значительно континентальнее нынешнего, лето было жарче, зима холоднее и осадков меньше, уровень Арала тогда стоял ниже»9.

Особенно большой интерес для нашей проблемы представляют данные Л. С. Берга о химическом составе аральской воды. Автор обращает внимание на поразительный факт крайне малой солености Арала, находящейся в трудно примиримом противоречии с обильным испарением, с одной стороны, и обилием солей в воде Аму-дарьи и Сыр-дарьи — с другой. По подсчету Берга, «достаточно 322 лет, чтобы реки принесли морю такое же количество по весу солей, какое в нем содержится»10.

Разумеется, Л. С. Берг совершенно прав, когда говорит, что «сделать отсюда вывод, что водное содержимое моря существует лишь 322 года, конечно, нельзя».

Но ему так и не удается найти удовлетворительное разрешение проблемы малой солености Арала. Из двух единственно возможных гипотез, объясняющих причину что 1) полное высыхание Арала в историческое время (гипотеза Реклю), 2) временный исток, сделавший Арал проточным, автор склоняется ко второй. Однако и здесь он также совершенно прав, — он убедительно показывает невозможность такого соединения в историческое время11 и замечает, что «время, когда Арал был проточным озером, совпадает, надо думать, с эпохой, непосредственно следовавшей за арало-каспийской трансгрессией»12.

Эта трансгрессия не может быть отнесена к постплейстоценовому времени и должна быть, [41] следовательно, отделена от наших дней периодом порядка 10 — 20 тысяч лет.

Новейшие авторы, отрицая принимаемую Бергом теорию соединения Арала и Каспия в четвертичную эпоху и относя Аральскую трансгрессию к среднечетвертичному времени13, также ищут объяснения проблемы малой солености Узбоя в наличии стока из Арала в Каспий. Однако, по их же данным, время деятельности Узбоя относится к верхнекаспийской (хвалынской) эпохе, по времени совпадающей со второй половиной четвертичного периода14 и большинством авторов относимой к вюрмскому периоду оледенения, т. е., если вообще здесь можно оперировать абсолютными цифрами, отделено от нас 15 — 30 тысячами лет.

Разница между 300 — 400 годами и 10 — 30 тысячами лет слишком значительна, чтобы со всеми поправками на поглощение солей организмами (которыми Арал, как подчеркивает сам Л. С. Берг, крайне беден) за счет деятельности плейстоценовой реки объяснить опреснение Арала.

Нам представляется гораздо более правильным принять, в несколько модифицированном виде, гипотезу Реклю и предположить, что, возникнув в среднечетвертичное время как пресноводное проточное озеро, Арал в постплювиальное голоценовое время, в связи с резким понижением влажности климата, сильно понизил уровень, потерял сток в Каспий, а затем и почти совершенно высох, сохранившись, вероятно, лишь в виде системы реликтовых озер, в которых и могла сохраниться остаточная каспийская фауна.

Эта трактовка проблемы подкрепляется нашими наблюдениями. Господство южных ветров в IV — III тысячелетиях до н. э. должно было с неизбежностью определять резкое понижение влажности климата, а соответственно — сильное усыхание Арала.

Переходя к памятникам следующего периода — бронзового века, мы сталкиваемся с иным характером культуры. Правда, мы не имеем здесь пока столь детально изученных памятников, как стоянка Джанбас-кала № 4, но все же целый ряд исследованных нами памятников дает уже общую характеристику культуры и общий характер залегания культурного слоя.

Облик культуры, оказывающейся чрезвычайно близкой к так называемой андроновской культуре Казахстана, южной Сибири и срубной культуре Поволжья, позволяет сделать определенные заключения. Памятники андроновской и срубной культур известны хорошо. Это памятники, связанные с земледельческо-скотоводческим хозяйством. Керамика тазабагъябского типа, чрезвычайно близкая к этим культурам Южной Сибири и Поволжья, позволяет с почти полной уверенностью утверждать, что быт тогдашних обитателей Хорезма принципиально не отличался от быта носителей андроновской культуры. Но люди попрежнему продолжали жить на песчаных дюнах на побережьи протоков Аму-дарьи, попрежнему не существовало такыров «Земель древнего орошения» с их ирригационной сетью, и наиболее вероятным, с моей точки зрения, является предположение, что земледельческая культура была связана с окраинами этих водоемов, с так называемыми «кайрами» («каирными землями»), которые не требуют орошения благодаря высокому стоянию почвенных вод15. Как известно, каирный способ земледелия распространен в настоящее время в пойме дельты Аму-дарьи, и весьма вероятно, что этот способ является древнейшим для данного района.

Для неолита и бронзового века мы можем Среднюю Азию разделить на два круга районов. Одни — это районы предгорья, районы контакта гор с равниной, где земледелие возникает на базе использования вод горных речек и ручьев. Здесь, как показали исследования Д. Д. Букинича, земледелие на базе более раннего собирательства диких семян возникает раньше всего (видимо, уже на рубеже IV и III тысячелетий до н. э.). Это зона распространения памятников крашеной, угловато-ленточной керамики анаусского типа16.

Другие районы — это районы, где земледелие возникает значительно позднее, на базе высокоразвитого оседло-рыболовческого хозяйства, и первоначально, повидимому, не связано с ирригацией. Таковы районы каирных земель, каиров, районы дельт больших среднеазиатских рек и в первую очередь Аму-дарьи.

Памятники следующего периода, относящиеся к так называемой амирабадской культуре по нашей классификации, датируемые первой четвертью I тысячелетия до н. э., дают нам уже новую картину. Для того чтобы достаточно отчетливо понять характер залегания этих памятников, мы должны снова вернуться к стоянке Джанбас-кала № 4, но уже не к ее характеристике, а к характеристике перекрывающих ее такырных наслоений. Стоянка эта, как мы видели, расположена на бархане, причем бархане довольно высоком. Как показал шурф, заложенный нами, желтый барханный песок идет до глубины четырех метров, лишь там сменяясь [42] аму-дарьинским аллювием. Затем она оказалась перекрытой такырными отложениями, следовательно, затопленной. Эти такырные отложения носят в нижней своей части слоистый характер с отпечатками болотных растений. Верхняя часть такыров представляет, наоборот, гомогенное образование с слабо прослеживаемой структурой. Может быть, это объясняется почвообразовательными процессами, вероятнее же, как мне представляется, это объяснение нужно искать в том, что процесс затопления стоянки носил сперва периодический характер, в связи с паводками, а затем завершился образованием более или менее устойчивого водоема, лежащего значительно выше уровня более древнего водоема правобережной части древней верхней дельты. На поверхности образованных этим водоемом такыров, перекрывающих стоянку Джанбас-кала № 4, мы находим керамику, относящуюся к амирабадскому времени, к началу I тысячелетия до н. э.

Памятники начала железного века мы находим в двояких условиях. С одной стороны, они встречаются в тех же условиях, как памятники неолитического времени и бронзового века. С другой стороны, мы находим их и на поверхности такыров. Это мы наблюдаем и в окрестностях стоянки Джанбас-кала № 4, и к северо-западу отсюда, между развалинами Джанбас-кала и Кырк-кыз-кала, и в районе развалин города Наринджана.

Отсюда мы можем заключить, что в конце бронзового века и в начале железного, около 1000 г. до н. э., имело место очень значительное повышение уровня воды в этих районах, в результате чего все расположенные, как правило; на высоких местах стоянки неолитического и бронзового периода были затоплены. Видимо, это соответствует по времени последней аральской трансгрессии. Однако это затопление не было, повидимому, особенно долговременным. Возможно, что следствием отмеченного подъема уровня вод был прорыв их через западную часть Султан-уиз-дага, приведший к образованию современного главного русла и новому резкому снижению уровня водоемов, некогда подпиравшихся Султан-уиз-дагом. Мы можем отнести завершение процесса формирования такыров, во всяком случае, уже к началу 1 тысячелетия до н. э. Протоки были сплошь занесены наносами и превратились в сухие полосы такыровидных суглинков. На поверхности этих такыров началась культурная жизнь, которая продолжалась впоследствии на протяжении двух тысячелетий. Однако памятники раннежелезного века пока еще не связаны с большими ирригационными сооружениями древнего Хорезма. Они лежат, как правило, далеко от ирригационных каналов. Очень характерна в этом отношении локализация целой серии амирабадских стоянок к югу от возвышенности Джанас-кала. Повидимому, все они располагались на южном берегу озерного водоема, окаймлявшего с юга эту возвышенность. Никаких следов ирригационной сети на маломощных такырах между барханами, где локализованы эти стоянки, не обнаружено. Видимо, земледелие этой эпохи сохранило тот же характер, что и в бронзовом веке, а именно — это было попрежнему каирное земледелие.

III. ДИНАМИКА ДРЕВНЕЙ ИРРИГАЦИОННОЙ СЕТИ

Древнейшие памятники, непосредственно связанные с ирригационной системой, которые мы проследили на поверхности такыров «Земель древнего орошения», датируются более поздним временем: они восходят к середине I тысячелетия до н. э. Хорошо сохранившихся развалин этого времени на территории Правобережного Хорезма нет, и, как мы увидим дальше, это вполне понятно, ибо там, где продолжалась культурная жизнь, более древние памятники разрушались. Эти более древние памятники мы имеем в сохранном виде лишь в левобережьи, в районе древнего канала Чермен-яб (городища Калалы-гыр № 1 и Кюзели-гыр). Но вещи, совершенно подобные тем, которые мы нашли на этих городищах, мы в изобилии находим в окрестностях древних каналов правобережья. Напротив, вдали от этих каналов, там, где локализованы первобытные стоянки, вещи середины I тысячелетия до н. э. не зарегистрированы. Это является достаточно твердым основанием для определения времени проведения древних каналов второй четвертью I тысячелетия до н. э. Кроме того, мы располагаем и некоторыми историческими свидетельствами. Эти исторические свидетельства, на мой взгляд, совершенно неопровержимо доказывают, что к середине I тысячелетия до н. э. ирригационная сеть Хорезма была построена и время ее постройки начало уже окутываться легендарной дымкой в преданиях тогдашних обитателей Хорезма. Я имею в виду известный рассказ Геродота о реке Аке, который В. В. Бартольд, крупнейший из специалистов по истории Средней Азии и истории ирригации в частности, считал наиболее вероятным связывать с Хорезмом и низовьями Аму-дарьи, хотя и находил в тексте некоторые противоречия, мешающие принять это окончательно17. За последнее время Томашеком, Германном, Марквартом и другими18 делались попытки привязать эту легенду к другим районам, в частности, к району Герируда, но, мне думается, эти гипотезы представляются чрезвычайно натянутыми, в то время как гипотеза В. В. Бартольда наиболее вероятна. Вот что пишет Геродот в III книге своего труда: «Есть в Азии долина, окруженная со всех сторон горами; в горах есть пять проходов; когда-то эта долина принадлежала хорасмийцам, находясь на границе земель самих хорасмийцев, парфян, сарангов и фаманейцев (таманаи. — С. Т.), а с тех пор как господство перешло к персам, она принадлежит (персидскому) царю. Из окрестных гор течет большая река; имя ей Ак (***). Прежде река орошала земли упомянутых народов, причем отовсюду были проведены каналы, и каждый народ приводил к себе воду по одному из проходов; но с тех пор как они находятся под властью персов, их постигло следующее: запрудив выходы из гор, царь у каждого выхода поставил ворота; воде был закрыт выход, и долина внутри гор превратилась в озеро, так как в нее входила река, а выхода нигде не имела. Для тех, кто раньше привык пользоваться водой, лишение возможности пользоваться ею составляет большое бедствие. Зимой бог посылает им дождь, как и другим людям, а летом они, когда сеют просо и сезам, пользуются водой. Когда они перестают получать воду, то они идут со своими женами в страну персов, становятся у ворот царского дворца, кричат и плачут; царь тогда велит открыть соответствующие ворота тем, кто более всего нуждается (в воде). Когда же земля достаточно пропитается водой, то эти ворота закрываются, и (царь) велит открыть ворота другим, кто более всего нуждается (в воде) из остальных. Как мне рассказывали, он за открытие ворот взимает большие деньги, независимо от (ежегодной) дани»19.

Прежде чем перейти к анализу этого текста, я позволю себе привести другой текст, восходящий к X веку и принадлежащий перу известного арабского географа Макдиси. Макдиси приводит такую легенду о происхождении хорезмийцев: [44] «... в древности царь Востока разгневался на 400 человек из своего государства, из приближенных слуг (своих), и велел отвести их в место, отдаленное от населенных пунктов на 100 фарсахов, а таким оказалось место (где теперь город) Кас (столица древнего Хорезма, ныне Шаббаз. — С. Т.). Когда прошло долгое время, он послал людей, чтобы они сообщили ему о них. Когда те пришли к ним, то нашли, что они живы, построили себе шалаши, ловят рыбу и питаются ею, там много дров. Когда они вернулись к царю и сообщили ему об этом, он спросил: «Как они называют мясо?». Те ответили: «хор» (или «хвар»). Он спросил: «А дрова?» Они ответили: «разм» .Он сказал: «Так я утверждаю за ними эту местность и даю ей название Хоразм (Хваразм)». Он велел отвести к ним 400 девушек-тюрчанок, и до сих пор у них осталось сходство с тюрками. Царь, когда сослал их в Хорезм, провел им канал из главного русла Джейхуна, чтобы они жили от него, а главное русло (тогда) достигало города позади Несы, который называется Балхаш) (речь идет о Узбое. — С. Т.).

Дальше текст, повидимому, несколько испорчен. Мы читаем: «Он (видимо, царь, сославший предков хорезмийцев. — С. Т.) увидал людей крепких, пил и забавлялся вместе с их царем. Хорезмиец обыграл его, а ставкой было то, что он даст им течение реки на один день и ночь. Он исполнил (это), когда же он пустил ее (реку), вода разлилась, он не смог ее запереть, и она стала (течь там) до сих пор. Они провели из нее каналы и построили на ней города, а Балхан пришел в запустение»20.

Обе легенды чрезвычайно напоминают друг друга. В обеих первоначальное направление течения реки было изменено ввиду каких-то ирригационных сооружений, в обеих с этим связывается образование какого-то большого озера. Обе легенды связаны с территорией Хорезма. Однако рассказ Макдиси содержит две важные детали, которых нет в рассказе Геродота: 1) он связывает эту легенду с запустением земель по Узбою, в то время как Геродот не локализует точно места запустевших земель, ограничиваясь перечислением племен, 2) он говорит, что хотя, как в рассказе Геродота, осуществление поворота реки принадлежит иноземному царю, инициаторами этого были хорезмийцы, о чем Геродот не говорит.

Я думаю, однако, что первое объясняется прежде всего тем, что, как правильно указывал в свое время В. В. Бартольд21, ни Геродот, ни позднейшие античные авторы не имели отчетливого представления о местоположении Хорезма и даже «не знали, что хорезмийцы живут на Аму-дарье», а второе — различием источников информации обоих авторов: в то время как Макдиси передает хорезмийскую легенду, почерпнутую им непосредственно у хорезмийцев, Геродот пользуется восходящей к той же легенде информацией, прошедшей через западно-иранскую среду.

Тем не менее, несмотря на огромный хронологический разрыв в полторы тысячи лет, первоисточник обоих рассказов несомненно один — хорезмийское предание о начале ирригации в Хорезме и связанном с этим запустении зоны Узбоя.

Возражения против локализации места действия рассказа Геродота в историческом Хорезме сводятся к двум пунктам. Во-первых, Хорезм не окружен горами и поэтому не соответствует описанию Геродота. Во-вторых, перечень народов, фигурирующих в предании, свидетельствует якобы о иной локализации этой долины. Однако мы не можем признать эти соображения основательными. Если для современного жителя Хорезма его страна окружена не горами, а пустыней, то для древнего хорезмийца дело обстояло совершенно иначе. Древние орошенные земли Хорезма, заселенные уже в доирригационный период, о чем свидетельствует распространение амирабадской керамики, повсюду упираются в горы, хотя и не могущие конкурировать с Кавказом или Памиром, но все же достаточно внушительные, что может подтвердить всякий, кому пришлось бродить по скалистым ущельям Султан-тау и видеть суровые обрывы «гыров» и «чинков», окаймляющих древние земли Хорезма с запада. Горы, окружающие древний Хорезм, это — Султан-уиз-даг и его восточные отроги на востоке и северо-востоке, Устюртский чинк на северо-западе, возвышенности Тарим-гая, Гяур-гыр, Зенги-баба, Эшек-ангыран-гыр и другие на юге и юго-западе, составляющие почти непрерывную цепь, через которую прорываются староречья Аму-дарьи. При этом, что, несомненно, важно подчеркнуть, считая современное русло реки (геологически отнюдь не намного более молодое, чем староречья), важнейших древних протоков Аму-дарьи действительно п я т ь: с запада на восток мы имеем долину Туны-дарья — Канга-дарья, затем Даудан — Мангыр-дарья, затем Дарьялык, затем нынешнее русло и, наконец, Су-Ярган22. Правда, левые староречья, впадая в Сарыкамыш, дают затем начало одному древнему протоку — Узбою, но и так мы можем скорее не упрекать Геродота в том, что он этого не упоминает, а поражаться точности его информации. «Пятиречье» хорезмийской древней дельты, [45] прочно вошедшее, как мы покажем ниже, в хорезмийскую народную традицию, отразившись в традиционной пятиричности связанных исторически с Хорезмом этнографических и географических классификаций (вплоть до «Беш-кала» — «Пятиградье» — как условный термин для обозначения центрального Хорезма хорезмийских хроник XIX века; фактически было, конечно, не пять, а значительно больше городов) отразилось и в геродотовом рассказе.

Что касается перечня этнических имен, заставлявших многих авторов сомневаться в возможности локализовать геродотову долину в Хорезме, то из них три: хорасмии, гирканцы и парфяне, и в историческое время обитавшие если не на Аму-дарье и Узбое, то в непосредственном соседстве с последним, вполне увязываются с приведенной интерпретацией геродотова текста.

Сложнее дело обстоит с сарангами (zaranka древне-персидских надписей), обитавшими во времена Александра Великого в Седжестане, древней Дрангиане, и таманаями, локализуемыми в Западном Афганистане. Попытку разрешения этого вопроса нам придется, однако, несколько отложить. Остановиться на этом мы сможем, лишь рассмотрев последующие этапы истории хорезмийской ирригации.

Во всяком случае, приведенные нами легенды являются косвенным доказательством того, что во времена Геродота, в V веке, ирригационная сеть древнего Хорезма уже существовала и была построена достаточно давно, чтобы вокруг истории ее возникновения начали создаваться легендарные рассказы. Вместе с тем эти древнейшие ирригационные сооружения как-то ассоциируются с образованием Аральского моря. Связь здесь, понятно, нужно искать не причинную, а хронологическую. Видимо, время древнейших ирригационных сооружений близко ко времени последней Аральской трансгрессии. Археологический материал целиком подкрепляет это предположение. Именно в середине I тысячелетия мы имеем впервые твердые данные о наличии здесь ирригационной культуры, причем ирригационная сеть Правобережного и исследованной нами части Левобережного Хорезма в это время была построена уже целиком.

Мы не можем проследить постепенного развития этой сети. Повидимому, она построена была очень быстро, в течение короткого времени, потому что памятники ахеменидского времени расположены по всем каналам этой сети, в том числе и по такому грандиозному каналу левобережья, как Чермен-яб. Анализ конфигурации древней ирригационной сети позволяет притти к любопытным выводам об истории ее возникновения. Она целиком повторяет конфигурацию древней дельты. Каналы тянутся по средней линии каждой из описанных нами выше веерообразно расходящихся полос отложений лессовидных суглинков древнедельтовых такыров. Это в одинаковой мере относится и к левобережью в обследованной нами его части — чермен-ябских такырах, отложенных крайним южным рукавом сарыкамышской части дельты. Слагается впечатление, что люди как бы сознательно восстанавливали исчезающую (как мы видели, как раз около этого времени) древнюю дельту. Если мы учтем, что задолго до времени создания ирригационной сети кайры древней дельты были густо заселены земледельческим населением, мы, может быть, сможем понять смысл отмеченного явления. Люди как бы подтаскива